На каникулах пришла телеграмма, странным образом переполошившая все училище. Собственно говоря, волноваться здесь было некому, большинство учащихся разъехались по домам, но тем не менее Индреку казалось, будто весь дом переполошился. В тот же день госпожа Мальмберг умчалась вечерним скорым поездом на юг. Оказывается, Рамильде в санатории внезапно стало хуже, какая-то реакция в процессе выздоровления — сообщил Оллино. Но спустя несколько дней на рукаве господина Мауруса появилась траурная лента, а в немецкой вечерней газете — объявление о смерти Миральды Маурус.
А затем однажды случилось так, что господин Маурус спустился вниз — теперь он часто спускался вниз, хотя ни сам он, ни кто-либо другой не знали, зачем он так часто сюда приходит,— спустился и встал возле большого стола, заложив руки в карманы брюк и глядя в окно, за которым шел снег. Индрек стоял в конце стола. И когда они оба так стояли, господин Маурус проговорил как бы про себя и в то же время словно в назидание Индреку:
—- Нас было семеро, три брата и четыре сестры, я наши родители дожили до старости, до самой смерти не теряя рассудка, я же схожу с ума из-за одной-единственной дочери, настолько я слабее своих родителей. Вот и Молотов помешался, смотрите, как бы и вам не сойти с ума из-за той девушки, которая наставила вам нулей по математике. Я, старик, могу свихнуться, русский тоже может, а вы, молодой эстонский парень, вы не должны сходить с ума из-за девушки. Так что берегитесь. Главное, нельзя об этом думать, стоит только начать думать — и готово. Думаешь, это не я полоумный, а другие, и тогда уж ясно, что сам с ума сошел. Разумнее говорить: я сумасшедший, а другие еще в здравом уме; это разумно, не так быстро свихнешься.
Индрек внимательно смотрел на директора, пока тот рассуждал как бы про себя, глядя поверх очков на заснеженную улицу, и ему казалось, будто у стола стоит не директор, не господии Маурус, а просто какой-то седой старик, который, бродя по житейскому болоту, вдруг потерял под ногами почву. Индрек с радостью поведал бы этому старику, что и он, Индрек Паас, страдает по той же девушке, о которой говорит сейчас старик. Но, разумеется, он не сказал ни слова, продолжая слушать бормотание несчастного старика. Он лишь повторял мысленно:
«Ничто не помогает — ни интегралы, ни дифференциалы. Даже старость не помогает».
Несколько дней спустя Индрек получил письмо. Господин Маурус увидел его и спросил:
—' Кто это вам пишет из Германии?
— Родственник один,— ответил Индрек и покраснел до ушей. Он даже чувствовал, как краснеет—от стыда, что пришлось солгать из-за Рамильды, которая так любила правду.
— Что он там изучает? — спросил директор.
— Электротехнику.
— Электричество вещь хорошая,— заметил директор.— Электричество очень хорошая вещь, ведь это молния. А с молнией надо быть осторожным, она может убить. Молния очень легко убивает и всегда не вовремя. Вы напомните это своему родственнику.
Господин Маурус улыбнулся своей шутке. Он любил иногда так пошутить. Индрек знал это.
Между тем письмо, послужившее поводом для этой ш}тки, содержало такие строки: